Путешествие в Саров

(Посещение Сарова и Дивеева в 1926 г.)

В библиотеке Свято-Троицкой духовной семинарии хранится десятистраничная брошюра, напечатанная ротаторным способом. На ее обложке напечатаны инициалы автора, название и место издания: И. А. Путешествие в Саров (Посещение Сарова и Дивеева в 1926 г.) Издание группы преподавателей школы лагеря Фишбек. Гамбург 1946.

Выяснилось, что автором этого повествования является преподаватель Свято-Троицкой духовной семинарии Иван Михайлович Андреевский (1894–1976). Текст брошюры был напечатан на страницах газеты «Православная Русь», издание которой возобновилось монастырским издательством после приезда братии из Словакии.

Автор незамысловатым языком рассказывает о своем желании посетить Дивеевский монастырь, о начале своего пути в знаменитую обитель, о впечатлениях от встреч с разными людьми.

Иван Андреевич с осторожностью указывал имена людей, с которыми он знакомился, сокращая их или указывая только инициалы. Только в двух случаях он указал имена двух человек, одним из которых был духовник И. M. Андреевского протоиерей Сергий Тихомиров, расстрелянный в 1930 г. Отец Сергий родился и жил в 1872 г. в Петербурге. На время ареста он был клириком храма Спаса-на-Крови. Арестован 23 ноября 1929 г. и приговорен к расстрелу 3 августа 1930 г. Приговор был приведен в исполнение 30 августа.

Известный российский академик Дмитрий Сергеевич Лихачев в своей книге «Воспоминания» поделился впечатлениями о протоиерее Сергии Тихомирове: «Помню, что однажды на квартире у своего учителя я встретил настоятеля Преображенского собора отца Сергия Тихомирова и его дочь. Отец Сергий был чрезвычайно худ, с жидкой седой бородой. Не был он ни речист, ни голосист и, верно, служил тихо и скромно. Когда его «вызвали» и спросили об отношении к советской власти, он ответил односложно: «от Антихриста». Ясно, что его арестовали и очень быстро расстреляли».(Лихачев Д. С. Воспоминания СПБ 1995, с. 134 ).

И. М. Андреевский, как и Д. С. Лихачев, был активным членом Братства преподобного Серафима Саровского.

Приехав на поезде в Арзамас, Иван Андреевич на вокзале встретился и разговорился с женщиной которая назвалась Ксенией Дмитриевной Кузнецовой. К сожалению о ее судьбе ничего не удалось узнать.

От Арзамаса до Сарова Иван Михайлович шел пешком. За это время он познакомился с некоторыми из идущих в Дивеевский монастырь людей. Одним из них был молодой монах отец Платон. Подружившись, они вместе прошли путь до обители. Возвращались в Арзамас тоже вместе. На обратном пути Иван Андреевич познакомился со схиигуменьей Вероникой. Впоследствии, будучи в заключении в Соловецком лагере, он общался с епископом Иларионом (Бельским). Владыка поведал некоторые свои воспоминания о матушке Веронике.

Есть все основания предположить, что речь шла о схиигуменье Веронике (в миру Мария Потаповна Николаева). Из открытых источников известно, что матушка Вероника жила в Смоленске. Была арестована по делу «Соборного Братства в Смоленске» в 1929 г. В конце мая 1930 г. ей был вынесен приговор 5 лет лагерей. Дальнейшая судьба матушки Вероники остается неизвестной.

В издавшемся в Свято-Троицком монастыре ежегоднике «Православный путь», был повторно напечатан очерк И. М. Андреевского о его паломничестве в Дивеевскую обитель под заголовком «Путешествие в Саров и Дивеево в 1926 году».

Если сравнивать текст гамбургского издания 1946 г. и текст, напечатанный в «Православной Руси», то можно заметить некоторые незначительные дополнения, сделанные автором, которые не повлияли на содержание очерка.

В 1982 г. во втором номере журнала «Ortho­dox Life» был помещен очерк И. А. Андреевского на английском языке «A Jour­ney to Sarov and Diveye­vo in 1926». Перевод с русского языка на английский сделал Серафим Ф. Енглехардт (Seraphim F. Engle­hardt. Перевод был сделан в 1977 по просьбе редактора «Ortho­dox Life» иеромонаха Илариона (Капрала), нынешнего Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви. В 1977 г. Серафим Енглехардт закончил курс обучения в Свято-Троицкой семинарии, и в дальнейшем продолжал делать переводы статей из «Ortho­dox Life».

В связи с тем, что повествование И. М. Андреевского о поездке в Дивеевский монастырь было напечатано в ранних номерах «Православной Руси» и «Православного Пути», и читателям не доступно, мы помещаем текст на страницах «Православной Руси» из гамбургского издания 1946 г.

Андрей Любимов

* * *

Еще с раннего детства я много слышал о Cаровской обители и о дивном Дивееве, где подвизался святой преподобный Серафим Саровский и всея России чудотворец.

Часто мечтал я побывать там, но это мне долгое время не удавалось.

Однажды, летом 1926 г. (в июле месяце) мне пришлось быть в Киеве.

Как-то раз я сидел на берегу Днепра и любовался Киево-Печерской лаврой. Ко мне подошел какой-то странник и заговорил. Он сообщил о себе, что путешествуя по святым местам, теперь, из Киева, собирается идти в Саров к мощам преподобного Серафима.

— Какой Вы счастливый,— сказал я ему, — будете в таком святом месте. А я вот давно мечтаю там побывать, да все не удается.

Тогда странник встал, пристально посмотрел на меня и сказал:

— Раб Божий Иоанн! Ты там раньше меня будешь!

После этого он благословил меня и ушел.

Я приехал в Ленинград и узнал, что новая моя служба начинается только в сентябре. Один мой друг посоветовал мне использовать свободное время и съездить в Саров. У меня на руках оказались небольшие деньги и кроме того я получил на своей службе бесплатный билет по любому маршруту.

5‑го августа 1926 г. я пошел на городскую станцию узнать, когда нужно компостировать билет: в день отъезда или раньше. Очень жалел я, что прошел Серафимов день (19/VII‑1.VIII нов. стиля). Мой друг утешал меня и говорил, что во второй половине августа (он не помнил точной даты) празднуется день Иконы Божией Матери «Умиление», пред которой всю жизнь молился и умер преподобный Серафим.

Мне очень захотелось побывать в Дивееве и в Сарове именно в этот праздник и я молился Пресв. Богородице и преп. Серафиму, чтобы они привели меня в этот день в Дивеево.

Наметил я выехать 7.VIII. Но на мою просьбу прокомпостировать билет на 7.VIII кассир почему-то сказал мне:

— Зачем Вам ехать послезавтра, поезжайте завтра! – И прокомпостировал мне билет на 6‑ое августа.

Мой духовный отец о. Сергий Тихомиров (расстрелянный в 1930 году большевиками) говорил мне, что при путешествии к преп. Серафиму все складывается само собой и не надо этому сопротивляться. Вспомнив этот совет, я подчинился необходимости выехать на сутки раньше, чем я предполагал, хотя и был этим огорчен.

6‑го августа поздно вечером я приехал на вокзал, но там узнал, что поезд на Москву идет поздно ночью и у меня оставалось часа 11/2 свободного времени. Я подошел к церкви Знамения Божией Матери (против Московского вокзала) и почему-то постучался в закрытую церковь, несмотря на поздний час. Мне открыл дверь старик-сторож и, узнав, что перед паломничеством в Саров я хотел бы помолиться в церкви, приветливо меня впустил и ласково сказал:

- Помолитесь, помолитесь, ведь у нас в церкви придел преп. Серафиму.

Я очень этому удивился и обрадовался. Когда я молился перед большим, во весь рост, образом преп. Серафима, я почувствовал сердцем, что он меня сам благословлял на путешествие.

После церкви я зашел к одной своей дальней родственнице, которая жила вблизи вокзала. Она меня угостила чаем. Жила моя родственница в т. наз. коммунальной квартире, где было много комнат и где жило множество разных людей. Во время беседы за стаканом чая в комнату постучали и вошедшая какая-то незнакомая женщина спросила:

- Тут находится странник, который идет в Саров?

Я удивился и сказал:

- Да, я собираюсь ехать в Саров!

- Так вот, одна старая больная женщина, живущая в последней комнате этой квартиры, просит за нее помолиться у мощей преп. Серафима, которого она очень чтит. Эта больная женщина просила передать 50 копеек на просфору, которую она просит подать за нее в Сарове. Зовут эту женщину – София. Она просила передать страннику, чтобы он помолился за рабу Божию Софию, а она в свою очередь помолится в это время за странника, для чего просит узнать его имя. Может быть в пути какая-нибудь София его и приютит.

Я взял 50 копеек, сказал свое имя и пообещал помолиться за рабу Божию Софию. Поздно ночью я выехал из Ленинграда в Москву. Я знал, что в Москве имеется 2 поезда в Арзамас: один выезжает из Москвы утром и приезжает в Арзамас ночью, а другой выезжает ночью, а приезжает в Арзамас утром. Конечно, я решил ехать на втором (ночном) поезде, чтобы не заботиться о ночлеге и не тратить на него лишних денег, которых я взял с собою, по совету духовных моих руководителей, всего лишь 5 рублей (кроме того, я взял с собою небольшое количество лекарств. Я врач и в пути, может быть, понадобится кому-нибудь врачебная помощь). Кроме того, я предполагал целый день, до отхода ночного поезда, побывать в Москве, где я давно не был, у своих родных, друзей и знакомых.

Но когда я пошел в Москве в кассу, чтобы прокомпостировать свой билет и просил поставить компостер на ночной поезд, то кассир вдруг почему-то сказал мне:

— Вы еще поспеете на утренний поезд, ведь надо только перейти площадь и там находится Казанский вокзал, с которого через полчаса отправляется поезд на Арзамас.

И он прокомпостировал мне билет на утренний поезд. Я был очень этим огорчен, но, вспомнив, что надо безропотно подчиняться тому, что случилось, решил, что может быть благодаря более раннему, чем я бы хотел, отъезду я встречу кого-нибудь мне нужного или может быть избавлюсь от какого-нибудь несчастья.

Поезд был битком набит народом. Кругом слышалась брань, крики, плохая музыка на гармошке; было очень накурено, душно, жарко. Я едва нашел себе место. Поезд шел медленно, подолгу останавливался на станциях. Ехали целый день. Наступил вечер, спустилась тьма. Пошел дождик. Народу стало убывать, и когда ночью поезд стал подходить к Арзамасу, из пассажиров почти никого не осталось.

Обеспокоенный мыслью, что я ночью, в темноте, во время дождя без денег приеду в незнакомый город, я прикрыл глаза рукою и помолился мысленно пр. Серафиму, чтобы он мне устроил ночлег. Вдруг ко мне подсела какая-то пожилая, чисто и опрятно одетая женщина и заговорила со мною. Узнав, что я из Ленинграда, еду в Саров к преп. Серафиму, она умилилась и обрадовалась:

— Ну, а где же ночевать-то будете? Есть тут какие−нибудь у Вас родные или знакомые?

Я ответил, что у меня нет никого из знакомых в Арзамасе и только что помолился, чтобы преп. Серафим помог мне переночевать.

— Ну, тогда ночуйте у меня, батюшка, — воскликнула женщина. Сама София тебя приютит! – добавила она.

Я вздрогнул, вспомнив сказанные мне вчера слова о том, что «может быть какая-нибудь София его и приютит», и очень удивился, почему эта женщина говорит так про себя: «Сама София…».

— Вас Софией зовут? – спросил я ее.

— Нет, меня зовут Ксения Дмитриевна Кузнецова, но я работаю сторожихой Софийского Собора и живу под самой колоколенкой. Вот я и сказала, что сама София, премудрость Божия Вас приютит!

Ксения Дмитриевна повела меня в темноте по городу Арзамасу и привела к себе в каморку под колокольней Софийского собора.

— Вот напою тебя чайком, накормлю, да и спать положу на кровати, а сама я лягу в уголке, на полу! – сказала она.

Я запротестовал, сказав, что я лягу с удовольствием на полу и прибавил, что у меня, к сожалению, очень мало денег.

— Что ты, что ты, батюшка! Тебе, может быть, нужны деньги, так я дам, а с тебя не возьму ничего. Где это видано, чтобы со странника по святым местам деньги за ночлег брать? И на полу не положу тебя, а ложись на кровати. Я не хочу из-за тебя в ад попасть, – неожиданно заключила она.

Видя мое удивление, она сказала, что страннику должен быть ночлег и уважение и лучшая постель в доме, а иначе Господь рассердится.

Утром она снова напоила и накормила меня, положила в рюкзак лепешек, дала мне большой деревянный посох с крестом (который просила вернуть на обратном пути) и указала путь – 70 километров до Дивеева, посоветовав пройти этот путь за два дня.

— Но перед тем, как идти к преп. Серафиму, — сказала Ксения Дмитриевна, — не поленись и сходи в противоположную сторону два километра и поклонись чудотворному образу — св. Николая Чудотворца в Никольском женском монастыре.

Я сначала было подумал про себя: «Ну зачем мне к св. Николаю в какой-то Никольский монастырь идти, когда я иду к преп. Серафиму», — потом вдруг понял, что этой мыслью я оскорбил дивного святителя Николая, которого, как и преп. Серафима, особенно чтил и любил с детства и которому всегда молился в горести и нужде.

И я пошел сначала в Никольский монастырь. Там я увидел чудотворный образ св. Николая, выдолбленный из дерева в виде барельефа. Мне показалось, что св. Николай сурово на меня посмотрел. Я упал на колени и просил прощения за свои помыслы. После молитвы мне показалось, что св. Николай посмотрел на меня уже ласково. С посохом я тронулся в путь по направлению к Дивееву. Пошел сильный дождь. Я промок до костей. Мне казалось, что это св. Николай послал мне небольшое наказание – епитимью за мои помыслы.

С большим трудом, усталый и измученный, я дошел до первого села Ямище. Село действительно стояло в большой яме, в овраге, и мне вспомнилось описание одного села у Чехова в повести «В овраге». Село было грязное, шумное, неприветливое. Был какой-то советский праздник, играли на гармошке, раздавалась ругань. Я прошел все село и нигде не решился зайти отдохнуть. Вышло солнышко, стало подсушивать и я, отдохнув за селом, пошел дальше. Погода совершенно разгулялась. Я почувствовал бодрость и пошел дальше, изредка отдыхая в поле.

В десятом часу вечера, уже в полной темноте, я дошел до села Ореховка, на полпути до Дивеева, т. е. прошел 30 километров. Надо было ночевать, и я стал стучаться в избы. Но нигде меня не пускали, узнав, что я «прохожий», «странник». Иногда говорили грубо:

— Проваливай дальше, много вас тут ходит.

Наконец, один мужик сказал мне:

— Вон там живет поп, может быть он тебя пустит.

Я направился к дому священника и постучался. Через несколько минут раздались шлепающие в туфлях шаги, и старенький священник приоткрыл дверь. На мою просьбу о ночлеге он ответил:

— Простите, я не могу Вас впустить, ведь это запрещено властью; если я разрешу Вам ночлег, меня сурово накажут. Вот обратитесь в избу на углу, в комсомол, там и переночуете.

— Ах, батюшка, — ответил я, — только не в комсомол! Я ведь иду к преп. Серафиму помолиться. Вы не бойтесь меня, у меня есть с собой паспорт, я верующий человек…

— Да к тому у меня дети больны,— перебил меня священник.

— Батюшка! – горячо воскликнул я — да ведь я врач и, между прочим, специалист по детским болезням, я осмотрю Ваших детей, да и лекарства у меня с собой есть!

Священник, убежденный моими доводами, впустил меня и познакомил с матушкой. Я осмотрел больных детей, успокоил родителей, что это только грипп и дал им лекарства. Матушка поставила самовар, мы втроем сели пить чай, разговорились, и через каких-нибудь полчаса стали друзьями.

— Простите меня, — сказал вдруг священник, — что я хотел отказать Вам в ночлеге. Бог мне такого интересного гостя послал, а я его хотел прогнать.

Я извинился в свою очередь, что был так назойлив с просьбой ночлега. Переночевав и, рано утром напившись чаю с баранками, я пошел дальше. Матушка высушила, вычистила и выгладила мое платье и положила мне в мешок лепешек. Батюшка взял с меня слово на обратном пути снова ночевать у него.

День был ясный и теплый. Пели птички и на душе у меня все пело. Я шел и молился преп. Серафиму. Я нагонял прохожих и меня нагоняли прохожие. Все приветливо улыбались и кланялись. Со многими я разговорился.

— Вот видите сколько народа и идут и едут, — сказал мне прохожий. —Ведь это все к преп. Серафиму идут, с разных концов земли русской!

Действительно, кого я не спрашивал, что идут и едут к преп. Серафиму. Кого и откуда тут только не было! И простые люди, и интеллигентные, и мужчины, и женщины, и молодежь, и дети!

Одни были из Москвы, другие из Одессы, иные из Архангельска, иные из Сибири… Меня это чрезвычайно удивило и как-то особенно обрадовало.

— Вот видите, впереди на горку поднимается молодой человек, монах, это о. Платон, сын известного профессора И‑ва из Москвы. В такое время, когда все в комсомол норовят, он в монахи пошел — объяснила мне пожилая женщина из Тулы.

Мне почему-то захотелось познакомиться поближе с этим молодым монахом. Я нагнал его, поклонился, разговорился и через час мы уже были друзьями. Все последующее путешествие мы провели вместе.

У отца Платона был только билет из Москвы до Арзамаса и обратно. Ни денег, не вещей у него не было.

— Преп. Серафим всегда пропитает и ночлег пошлет, — говорил он убежденно.

— В Дивееве у вас есть кто-нибудь из знакомых? – спросил я его.

— Нет, — ответил он. – Но преподобный Серафим пошлет знакомых.

— Может быть через меня грешного он пошлет Вам этих знакомых, — сказал я. Я надеюсь встретить в Дивееве мою хорошую знакомую, женщину-профессора, врача В. В. Щ., которая после смерти своего мужа профессора Щ. уехала из Ленинграда в Дивеево, работает теперь в монастырской больнице врачом, — разъяснил я о. Платону.

— Ну, вот и слава Богу, — ответил он. Мы пошли дальше.

Однажды, когда я предложил о. Платону посидеть и отдохнуть, он мне ответил:

— Нет, нельзя отдыхать, а то ведь мы ко всенощной опоздаем. Ведь такой великий праздник.

— Какой праздник? – удивился я.

— Как же, завтра праздник Дивеевской иконы «Умиление», одновременно и праздник Смоленской Божией Матери «Одигитрия».

Пелена точно спала с моих глаз и я сразу понял, почему и в Ленинграде, и в Москве мне кассиры прокомпостировали билеты на одни сутки раньше, чем я хотел. Явная помощь Божией Матери, Которая ответила мне на мои молитвы о том, чтобы Дивеевский праздник «Умиления» мне провести в Дивееве. Вот Одигитрия (т. е. путеводительница) и взяла меня насильно за руку и повела меня в день «Умиления», умилила душу мою тихою радостью…

Подошли мы к Дивееву при колокольном звоне, прямо к началу всенощной. Усталости как не бывало (а мы ведь прошли больше 30-ти километров). В церкви было много народа. Служили три епископа (преосв. Серафим, преосв. Филипп и кто-то третий, не помню его имени, кажется преосв. Зиновий).

В этот и на следующий день в Дивеево пришло 3.000 богомольцев!

Когда я спросил одну монашенку:

— Здесь ли находится профессор-доктор В. В. Щ‑ва? – мне ответили:

— Матушка Вера здесь! – и привели меня к В. В., которая уже была в монашеском одеянии.

Она действительно заведывала монастырской больницей.

— Ночевать будете в больнице, — сказала она мне и о. Платону, — у меня одна палата и две койки совершенно свободны. А теперь идемте в церковь. После службы приходите ко мне пить чай!

Богослужение было дивное. Прекрасный хор, совершенно особенные «дивеевские» мотивы и манера петь… Все монашенки и послушницы лицом чрезвычайно схожи с самой Божией Матерью в образе «Умиления».

Я имел неосторожность сказать это одной особенно красивой духовно и телесно послушнице. Она мне просто ответила:

— Вы ошибаетесь, нам Владычица дало только свое одеяние. Вы видите только форму, только внешнее сходство…

После всенощной мы с о. Платоном пили чай в келье В. В. и долго беседовали о дивном Дивееве, о преп. Серафиме и его заветах.

—Завтра после обедни мы сразу пойдем в Саров, к мощам преп. Серафима, — сказал о. Платон и я с ним согласился:

— Скорее в Саров!

— Нет — сказала В. В., — вам нужно не менее суток пробыть в Дивееве. Разве вы не знаете, что сказал преп. Серафим? Он сказал: «Счастлив, кто сутки пробудет в Дивееве, ибо около него пресв. Богородица. Владычица один раз в сутки сходит с неба на землю и обходит своими стопочками обитель, идя по канавке».

Затем В. В. рассказала нам, что имеется «правило» преп. Серафима, которое надо выполнять, а именно: обойти три раза с четками в руках канавку (т. е. по дорожке вокруг обители) и прочитать 150 раз «Богородицу» и 150 раз «Отце наш», затем помолиться обо всех родных и знакомых, как живых, так и умерших. После этого можно сказать свое самое сердечное, самое необходимое желание – и оно непременно исполнится!

Одна из послушниц Дивеева как-то раз сказала матушке игуменье (м. Александре):

— Вот бы знать эту минуточку, в какую Владычица обходит обитель по канавке!

На это игуменья м. Александра ответила:

— А вот живи весь день так, как будто в это время Пресвятая Богородица проходит мимо тебя!

Замечательный ответ!

Мы, конечно, решили с о. Платоном остаться еще один день в Дивееве.

Вечером, после осмотра всех достопримечательностей Дивеева, особенно кладбища, где похоронены и Мантуровы, и схимонахиня шестнадцатилетняя Мария-Марфа и др. лица, хорошо известные по «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря» митрополита Серафима Чичагова, мы с о. Платоном с четками в руках начали выполнять «правило» преп. Серафима и трижды обошли тихо по канавке всю обитель.

Я предполагал многого, как духовного, так и материального, испросить себе после обхода канавки.

Но когда, выполнив в конце третьего обхода все правило, я захотел высказать свои сердечные желания, — со мной, очевидно по великой милости преп. Серафима, произошло чудесное явление.

Меня вдруг охватила совершенно особенная духовная, тихая и теплая, и благоуханная радость – несомненное убеждение всем существом в существовании Божием и в совершенно реальном с Ним молитвенном общении. И вдруг мне стало совершенно очевидно ясно, что всякая просьба о чем-нибудь земном будет равносильна молитве: «Господи, отойди от меня и лиши меня Твоего чудесного дара!..»

И я внутренне горячо обратился ко Господу: «Господи, не давай мне ничего, отними от меня все земное благополучие, только не лишай меня радости общения с Тобою, или, если невозможно это сохранить навсегда в нашей жизни, то дай мне память сердечную, дай мне возможность сохранить до смерти воспоминание об этой настоящей блаженной минуте ощущения Твоего Св. Духа!»

На другой день мы пошли с о. Платоном в Саров. Приложились к мощам преп. Серафима с большим волнением, с духовным страхом и благоговением. Я чувствовал, что духовно родился вчера в Дивеево. Все стало внутри по-новому. Прежде я не понимал такой простой истины, что духовное от душевного отличается больше, чем душевное от телесного. А теперь я это все хорошо понял.

Внутри, в глубине души моей было тихо, спокойно, радостно. Внешние чудеса у мощей преп. Серафима, происходившие у меня на глазах, меня не поражали. Все это казалось просто и естественно.

Исцелился у мощей сухоногий мальчик, исцелилась душевнобольная. Все это так и должно было быть.

У мощей преподобного постоянно стоял один старый монах. Он уже много лет занимал эту должность – стоять при мощах и освящал образки и крестики.

Один мой друг, много лет тому назад бывший в Сарове, рассказал мне следующий случай. Подходя в очереди к мощам преподобного и держа в руках маленький образочек для освящения, он заметил, что старый монах (я забыл, к сожалению, его имя; кажется отец Исаакий) брал образки, клал их поочередно то на лоб, то на грудь преподобного и затем возвращал назад. Иногда, если они были большие, ставил печать: «Освящена на мощах преподобного Серафима».

Мой друг, инженер по профессии, подумал про себя: «Как же это так? Ведь освящать образа надо бы святой водой!..» Но он ничего не сказал и, подойдя к старцу, подал ему свой образок. Тогда старец вдруг остановился на одну секунду в неподвижности, как бы в нерешительности, не положил образка ни на лоб, ни на грудь преп. Серафима, а обратившись к одному послушнику, попросил его принести святой воды и окропил образ святой водой. Очевидно, старец был прозорливец и читал мысли. Глядя на этого старца, я вспомнил рассказ своего друга.

В Сарове мы побывали в ближней и дальней пустыньке, осмотрели колодцы, вырытые преп. Серафимом, выкупались в св. источнике с целебной водой, повидали под стеклом камень, на котором преп. Серафим молился 1000 ночей и многое другое. Повидали мы одну старую монахиню, которая рассказала нам, что в 1903 г. при открытии мощей преп. Серафима, она передала государю императору Николаю II письмо от преп. Серафима, адресованное: «4‑му государю, который сюда приедет» (1‑й государь был Николай 1‑й, 2‑ой – Александр II, 3‑й Александр III и 4‑й (по счету времени) – Николай II‑й, который и приехал в Саров при открытии мощей).

Государь прочитал послание, был глубоко взолнован. О содержании этого письма никому ничего не известно. Рассказ монахини меня очень удивил, ибо я никогда и нигде об этом факте не читал и не слышал.

Нам с о. Платоном очень захотелось получить хоть крошечную песчинку от камня, на котором преп. Серафим молился 1000 ночей. Но нам сказали, что если бы каждому посетителю Сарова давать по песчинке, — камня уже не было бы.

Отец Платон предложил мне пойти с ним в глубину леса и помолиться преп. Серафиму, чтобы он послал нам песчинки от его камня.

Как дети, с твердой верой, что наша молитва будет услышана, мы встали на колени и помолились.

Наша молитва была услышана. Не прошло и полчаса, как идя по лесу, мы остановились около большого деревянного креста, поставленного для прохожих, чтобы они могли помолиться (таких крестов в Тамбовской губернии очень много было поставлено в лесах, в полях и на дорогах). Крест этот разрисовывала одна монахиня красками, изображая на кресте распятого Спасителя. Мы с о. Платоном остановились и поздоровались:

— Как же Ваше имя, матушка?

— Матушка Варвара, — отвечала она.

— Как хорошо Вы рисуете,— сказали мы.

— Нет, не очень, — скромно отвечала матушка Варвара, — это не моя специальность. Я миниатюристка. Вот иногда некоторые архиереи получали кусочек камня преп. Серафима, с ноготок величиной. Так вот я на таком маленьком камешке писала образ преп. Серафима.

— Матушка! – воскликнул вдруг о. Платон, — а вот мы так хотели бы получить хоть песчинки от камня преп. Серафима!

Монахиня пристально на нас посмотрела и сказала:

— Как величайшую святыню я берегу несколько песчинок от камня преподобного… Эти песчинки остались у меня при шлифовке камешков, на которых я писала образки. Но эти песчинки хранятся у моих родных, далеко, за 70 километров отсюда… Может быть вы дадите мне ваши адреса и я перешлю вам эти песчинки почтой?

У меня оказались два конверта с марками. Я написал свой – ленинградский и о. Платона – московский адреса, приписал «заказное» и подал матушке Варваре (через две недели по возвращении в Ленинград я получил по почте в заказном письме несколько этих песчинок).

Через два дня мы побывали в замечательной иконописной художественной мастерской, побеседовали со многими старыми монахинями; погуляли по густому лесу с огромными, в два обхвата, соснами; подышали «ладаном саровских сосен», как выразился о благоухании Сарова один русский поэт (Клюев).

Я решил приобрести маленький серебряный образок с изображением на одной стороне иконы Божией Матери «Умиление», а на другой – преп. Серафима. Я решил такую иконку надеть на шею и носить всю жизнь. Но, к сожалению, такой иконки, обычно в большом количестве имеющейся в монастыре, нигде не было. Я был очень этим огорчен, но о. Платон сказал мне:

— Помолитесь, чтобы преп. Серафим послал Вам эту иконку и он пошлет!

Снова, как дети, мы с о. Платоном попросили преп. Серафима послать мне этот образок (о. Платон уже имел у себя подобный образок).

— Ну теперь, по приезде в Ленинград, Вы обязательно получите эту иконку, — уверенно сказал мне о. Платон. – Вам или подарит ее кто-нибудь или Вы купите ее!

Напитавшись духовно в Сарове и в Дивееве, мы с о. Платоном отправились обратно в Арзамас. В Саров принято приходить из Арзамаса пешком (70 клм.). «Надо тому лапоточки сносить, кто ко мне в гости идет», — говаривал сам преп. Серафим. Поэтому почти все богомольцы приходили в Саров пешком.

Но обратно принято было уезжать телегами, которые порожняком уезжали в Арзамас. Крестьяне сажали на телегу десять человек и с каждого брали лишь по рублю. Но условие было такое, чтобы сразу всем дясетерым на телеге не сидеть, а сменяться по очереди, идя часть пути пешком.

Мы с о. Платоном так и поехали. Последнюю ночь в Сарове я почти не спал и слушал как били башенные часы. Они били ежеминутно один раз тонким колокольчиком, затем четверти – большим и, наконец, собственно часы отбивали большим колоколом. Когда мы ехали обратно в Арзамас, то заметили впереди нас другую телегу, на которой ехало тоже 10 человек. Среди этих последних наше внимание привлекли две женские фигуры: молодой схимонахини и ее спутницы, тоже молодой сестры милосердия, в косынке и с красным крестом на груди.

Сестра милосердия часто присаживалась на телегу, хотя была крепкая, молодая, краснощекая женщина.

Схимонахиня же, бледная, хрупкая, крайне болезненная на вид, шла бодро и ни разу не присела на телегу. Мы заинтересовались этими богомолками, нагнали сестру милосердия и разговорились с нею. Узнав, что я врач, сестра милосердия спросила меня:

— Объясните мне, доктор, с медицинской точки зрения, как объяснить настоящий факт? — И она рассказала мне следующую интересную историю. Ее родственница, молодая монахиня Смоленского монастыря, матушка Вероника, больна туберкулезом легких в последней стадии. Врачи приговорили ее к смерти через 2–3 недели. Тогда она умолила дать ей схиму, а затем умолила отвезти ее к мощам преп. Серафима. Едва живую ее привезли в отдельном купе в поезде, а затем на телеге.

Приложившись к мощам преп. Серафима, матушка Вероника почувствовала исцеление и сказала:

— Прости меня, преп. Серафим, что я не могла к тебе придти пешком и сносить лапоточки, но зато теперь обратно в Арзамас я не поеду, а пройду пешком 70 километров.

И вот она идет.

Я ответил сестре милосердия, что я не только врач, но еще и верующий православный христианин, а потому очень просто понимаю этот факт, как несомненное чудо, сотворенное преп. Серафимом. (Через два года после этого события, будучи сослан в Соловецкий концлагерь за свои религиозные убеждения, я встретил там, в Соловках, епископа Иллариона Смоленского, который мне рассказал, что матушка Вероника до сих пор (1929 г.) жива и об ее чудесном исцелении в Сарове знают многие верующие в Смоленске).

По дороге в Арзамас мы с о. Платоном заехали к о. Алексею (священнику из села Ореховки) и провели с ним в беседе духовной незабываемый час, пока отдыхали лошади.

В Арзамасе мы с о. Платоном распрощались: он поехал в Москву, а я зашел к своей знакомой сторожихе Софиевского собора Ксении Дмитриевне Кузнецовой. Я возвратил ей ее посох, поблагодарил за все, очень хорошо по душам побеседовал с нею и остался ночевать.

Утром мы распрощались, как старые друзья.

— Уж не знаю, что Вам на память-то подарить? – Сказала Ксения Дмитриевна и на минутку задумалась.

— Да вот что!.. Я‑то еще себе найду в Сарове такой образок, а Вы-то вряд ли в Ленинграде достанете…, — и она сняла с шеи маленький серебряный образочек и показала мне.— Вы не имеете такой иконки?

Я посмотрел и обомлел: это была иконка с изображением на одной стороне иконы Божией Матери «Умиление», а на другой – преп. Серафима. Это была такая иконка, которую я хотел иметь и о ниспослании которой я молился накануне преп. Серафиму (в лесу, вместе с о. Платоном).

— Эта иконка, — объяснила мне Ксения Дмитриевна, одевая ее на меня, — лежала на лбу и на груди преп. Серафима в день открытия мощей преподобного в 1903 г.

Я уехал домой, с тех пор эта иконка постоянно со мной. Дай Бог, чтобы и в могилу мне пойти с нею на шее. Надеюсь на это крепко.

Вся моя жизнь после этого путешествия изменилась. Господь отнял от меня, по моей молитве на канавке, все блага земные, но сохранил навсегда память о той минуте, когда по безграничному милосердию Своему, по молитвам преп. Серафима и милости Пресвятой Богородицы, Которая может быть в тот момент Своими пресвятыми стопочками проходила по канавке, — я грешный совершенно незаслуженно сподобился пережить в себе тихое, радостное, благое, благоуханное веяние Святого Духа Господня. Аминь.

1946 г.