ИЗЪ ВОСПОМИНАНӀЙ НАСЕЛЬНИКА СВЯТО-ТРОИЦКАГО МОНАСТЫРЯ МОНАХА НИФОНТА (ЕРШОВА) Часть ѴӀ

Часть ѴӀ

Продолженіе

Въ ноябрѣ 1905 года поступилъ приказъ объ отправленіи въ воинскія части въ Россіи офицеровъ для обученія новобранцевъ. Офицеръ Николай Ершовъ былъ назначенъ на эту должность. Въ то время онъ находился въ Китаѣ. Ему предстоялъ обратный путь въ Кіевъ. На обратной дорогѣ Николай Ершовъ обратилъ вниманіе на безпорядки, связанные съ опозданіемъ поѣздовъ. Продолжая свой путь черезъ Сибирь, онъ сообщаетъ слѣдующее: «Примѣрно въ серединѣ сибирскаго пути начали доходить до насъ, что какой-то «комитетъ» очень скоро объявитъ всеобщую жел[ѣзно]дорожную забастовку. Всѣ поѣзда будутъ остановлены, сообщеніе прекратится <…> На большихъ станціяхъ пришлось увидѣть новое явленіе — «митингъ». Это чужое слово быстро усвоили. Въ большомъ станціонномъ залѣ толпа разношерстнаго народа, много солдатъ косматыхъ, гряныхъ, въ растерзанной формѣ <…>¹.

Несмотря на всѣ трудности пути, Николай Ершовъ добрался до своего родного города: «Ѣхать мнѣ нужно было въ Кіевъ, но я еле дотянулъ до родного Воронежа: была объявлена общая забастовка жел[ѣзныхъ] дорогъ: «Всѣмъ вылѣзать, поѣзда дальше не идутъ!» Была и радость у меня въ этомъ перерывѣ моего далекаго пути: я не только могъ увидѣться съ моимъ отцомъ, но и пожить съ нимъ нѣкоторое время. Отецъ разсказалъ мнѣ о «революціонныхъ событіяхъ», которыя здѣсь переживали, о безпорядкахъ и безобразіяхъ, о безсиліи властей.

— Ты непремѣнно сними на время офицерскую форму и надѣнь мое штатское платье, чтобы ходить по улицамъ, — сказалъ онъ <…>

Итакъ, Божіей милостью, я живъ, здоровъ и снова въ родномъ Воронежѣ, но старый, мирный, тихій городъ отошелъ въ исторію. Это былъ другой Воронежъ.

Въ воскресенье пошелъ я къ обѣднѣ въ Митрофаніевскій монастырь. Соборъ былъ полонъ народа. И вотъ, въ срединѣ Литургіи, изъ заднихъ рядовъ толпы раздались какіе-то громкіе, хулиганскіе выкрики. Молящіеся встрепенулись и насторожились. На повторившіеся крики послышались угрожающіе отвѣты съ другой стороны. Литургія была «сорвана». Ее пришлось закончить поскорѣе, кое-какъ. Чувствовалось, что еще немного, и будетъ свалка…»².

Въ 1906 году Николай Ершовъ прибылъ въ Кіевъ: «Снова жизнь! Но какая? Непохожая на довоенную, а отравленная «подготовкой революціи». Военная служба наполнена борьбой съ революціонерами. Настоящая война лучше: тамъ борьба въ открытую. А здѣсь противникъ, въ большинствѣ, скрытный. Тактика его — подстерегать и ножомъ въ спину!

Мы, Армія, первый врагъ революціонеровъ. Физически надо насъ свалить. Для этого развратить солдатъ и молодыхъ офицеровъ, вести пропаганду открытую и тайную, внѣдрить ее въ самую казарму. Все это должно было приводить къ взрывамъ, бунтамъ въ воинскихъ частяхъ. На вѣрныхъ офицеровъ бунтовщики охотились вплоть до ихъ убійства въ одиночку.

И вотъ, это былъ «отдыхъ» послѣ тяжелой войны, съ ея напряженіемъ нервовъ, смертельными опасностями, лишеніями…

Да, снова жизнь, но какая?»³

ОБИТЕЛЬ ВЪ ЛАДОМӀРОВОЙ

Продолженіе

Отъѣздъ изъ Берлина на Западъ

Итакъ, очень скоро выяснилось въ Б[ерли]нѣ Братству дѣлать было нечего. Намъ позволили уѣхать на Западъ и назначили день отъѣзда. Это было въ концѣ февраля 1945 г. (приблиз[ительно]). Мы сосредоточили весь свой багажъ у храма. На чемъ перевозить его къ вокзалу.

Мимо проѣзжали изрѣдка частные подводы, но нѣмцы не обращали никакого вниманія на просьбы принять нашъ грузъ, даже не оставливались. Мы примѣнили такой пріемъ: посреди дороги сталъ нашъ человѣкъ, держа въ одной рукѣ большой кусокъ сала, а въ другой — бумажные деньги. Онъ краснорѣчиво размахивалъ этой приманкой: «Клюнуло», — нашелся извозчикъ, погрузили, поѣхали.

Къ вечеру были на вокзалѣ. Нашъ поѣздъ долженъ былъ отойти ночью, въ неопредѣленный часъ. А до тѣхъ поръ наши вещи сложили мы на погрузочной, открытой платформѣ. Вся она завалена была багажемъ отъѣзжающихъ, какъ мы. Свои вещи нужно было непрерывно стеречь, иначе сосѣди могли ихъ растащить безвозвратно.

Зимняя ночь была ясная и не холодная.

И вотъ раздался ревъ сиренъ: тревога — налетъ!

Люди съ платформы бросились къ постройкамъ вокзала. Бѣжать было довольно далеко. Освѣщеніе повсюду было погашено. Густая толпа бѣгущихъ образовалась подъ навѣсомъ пассажирскаго зданія, толкались, падали, попадали подъ багажныя телѣжки…

У меня въ головѣ мелькнуло: если будутъ бомбардировка, не спасутся они тамъ, въ вокзалѣ. А оставленныя на платформѣ вещи растащутъ. Я вернулся и сѣлъ на наши мѣшки и ящики.

Высоко въ небѣ плыли машины противника. Самихъ авіоновъ не было видно, но каждый изъ нихъ имѣлъ обозначающіе знаки, въ видѣ яркихъ, разноцвѣтныхъ электрическихъ фонарей.

Къ небеснымъ звѣздамъ это были добавочныя свѣтила. Чтобы не смѣшивались одни съ другими, для легкаго опознаванія, фонари на авіонахъ непрерывно мигали, передавая свѣтъ крестъ-накрестъ по нижней поверхности ихъ.

Картина была красивая и грозная! Эскадрилья на большой высотѣ дѣлала круги и скоро улетѣла. Бомбардировки не было.

Успокоенные пассажиры вернулись къ своимъ вещамъ на платформу.

Я слышалъ разговоры о томъ, что во время бѣгства многихъ помяли, ранили. Передавали и объ ужасномъ случаѣ: въ суматицѣ у одной женщины выбили изъ рукъ груднаго ребенка, и …, въ темнотѣ толпа растоптала его.

Во вторую половину ночи мы погрузились, и поѣздъ отошелъ навстрѣчу другимъ приключеніямъ.

_____________

Вспоминаю тяжелую жизнь нашихъ русскихъ изгнанниковъ, и въ ней на особое мѣсто ставлю русскихъ «Бабушекъ». Многія и многія изъ нихъ высказали христіанское самоотверженіе въ помощи несчастнымъ землякамъ, а особенно — своей родной семьѣ.

У бабушки уже не было силъ для заработка на сторонѣ, но дома она являлась вѣрной опорой семьи: отецъ и мать отправлялись на работу на цѣлый день, а на старыя плечи бабушки само собой ложились заботы по присмотру за малыми внуками, по приготовленію пищи, по безконечной стиркѣ и уборкѣ и т[ому] под[обное]. Разговоръ бабушка вела конечно по-русски, и тѣмъ сохраняла языкъ для дѣтей. Вѣдь отцу и матери часто нѣкогда было это дѣлать: усталые отъ работы, они, поужинавъ, ложились спать, едва повидавшись съ дѣтьми.

Бабушка пріучала малыхъ молиться Богу, учила русской грамотѣ.

Мать, при возможности, дѣлала то же самое, но часто она отвлекалась работой для хлѣба насущнаго.

Вспоминаю одну старушку въ разрушенномъ Берлинѣ. Часто она отправлялась на другой конецъ города, чтобы помыть тамъ для семьи донельзя заношенное бѣлье. Только тамъ можно было добыть кипятокъ для стирки. На Берлинъ падали бомбы почти каждый день, разрушались дома и жилые кварталы. Сирены призывали людей спасаться въ убѣжищахъ, а бабушка шла въ прачечную со своимъ бѣльемъ. Вечеромъ приходилось дѣлать обратный длинный путь по улицамъ, заваленнымъ развалинами домовъ и снѣгомъ.

На сожалѣнія, трудности и опасности, старушки обычно отвѣчали: «Я свое отжила и близко къ смерти и безъ Берлина, такъ стараюсь помочь людямъ, что возможно».

Вотъ оно, святое чувство, безъ лекцій и проповѣдей.

_____________

Вовремя берлинскаго житія, мы всегда были готовы покинуть наше жилье и итти въ убѣжище. Наши святыни были распредѣлены по братіямъ и упакованы. Большая, тяжелая икона преп[одобнаго] Ӏова Поч[аевска]го была въ особомъ плоскомъ мѣшкѣ съ лямками для плечей. Икону бралъ на плечи о[тецъ] Ӏовъ.

Въ убѣжищѣ мы держались одной группой, стараясь стать въ уголъ или въ сторону, къ стѣнѣ. Тамъ ставили передъ собой маленькій ящичекъ со св[ятыми] мощами в[е]л[ико]м[учени]цы Варвары и молились ей, чтобы силою Господнею, избавила бы насъ отъ «напрасной» (внезапной) смерти.

Господь соблаговолилъ Вл[адычи]цѣ исполнить ея мольбу для вѣрующихъ: ни одинъ изъ насъ не пострадалъ отъ бомбъ! Тутъ же добавлю: за исключеніемъ меня, грѣшнаго. Но это случилось позднѣе, совсѣмъ въ другихъ условіяхъ. Однако несмотря на тяжкое раненіе въ голову, я остался живъ, и вотъ пишу эти строки 18 лѣтъ спустя.

Вмѣстѣ со св[ятымъ] Ӏоанномъ Златоустомъ скажемъ: «Слава Богу за все!»

Въ Западной Германіи (Вюртембергъ)

Насъ предупредили, что въ этихъ мѣстахъ противникъ атакуетъ поѣзда съ воздуха, обстрѣливая ихъ пулеметами. Чтобы пробить кожухъ паровоза и остановить его, примѣняются особыя пули, очень большія.

Такъ вотъ, предупреждаютъ, чтобы пассажиры не удивились. (И не впадали бы въ панику!).

Однако, мы пріѣхали благополучно и были поселены въ какомъ-то мѣстечкѣ. Мѣстность сельская, спокойная, просторная. Какой отдыхъ отъ берлинскаго ада! Но и здѣсь случались «маленькія непріятности». Дѣло въ томъ, что вблизи находились какія-то нѣмецкія воинскія небольшія части. Противникъ (англичане?) наблюдалъ съ воздуха за мѣстной жизнью. И вотъ приходитъ извѣстіе: самолетъ обстрѣлялъ нѣмецкую воинскую группу, убито и ранено семь солдатъ…

Затѣмъ, въ другомъ родѣ: нѣмецъ-крестьянинъ пахалъ землю (было начало весны). Самолетъ началъ кружить надъ нимъ и обстрѣливать длительно, пока не убилъ пахаря, мальчика, бывшаго здѣсь же, и обоихъ воловъ.

Въ такомъ же родѣ были и еще свѣдѣнія. Хотя самолеты противника нерѣдко пролетали надъ самымъ нашимъ селеніемъ, но не трогали его. Почему? Для меня это такъ осталось неизвѣстно.

Я поступаю въ армію генер[ала] Власова

Какъ же такъ: монахъ — въ армію?

Не былъ я тогда монахомъ, а только послушникомъ.

Это явленіе было движеніемъ патріотическимъ противъ ненавистныхъ большевиковъ. Многимъ изъ насъ, «заграничниковъ», проектъ Власова давалъ удовлетвореніе. Вѣдь изстрадались мы душою, видя и зная, какъ негодяи топчутъ нашу Родину!

Авантюра Власова?

Нѣтъ, это смѣлость.

Власовъ былъ «оттуда», онъ зналъ тамошнія условія и психологію, онъ имѣлъ свой расчетъ. Мы ему вѣрили. Впослѣдствіи, послѣ неудачи Власова было много критиковъ его выступленія. Они разбирали этотъ расчетъ, когда все уже кончилось и улеглось, когда они могли спокойно разсуждать въ комфортабельныхъ кабинетахъ. А въ началѣ было другое.

Всѣ мы крутились, какъ листья осенью, въ безумной авантюрѣ Гитлера. Самъ онъ не зналъ, чѣмъ кончитъ, куда придетъ, чувствовалъ, что какой-то конецъ близокъ. Америка уже положила на чашку вѣсовъ свой тяжкій трудъ.

Пришелъ я къ настоятелю, о[тцу] арх[имандри]ту Серафиму, и сказалъ ему: «Хочу поступить въ армію ген [ерала] Власова, чтобы идти противъ большевиковъ. Вы меня понимаете, благословите!» Онъ отвѣтилъ: «Понимаю и даю благословеніе, самъ похлопочу о Васъ въ ихъ штабѣ».

Онъ такъ и сдѣлалъ. Я былъ принятъ въ Инженерный полкъ 2-й дивизіи.

ПРИМѢЧАНӀЯ

1. Holy Trinity Orthodox Seminary Archive. Holy Trinity Orthodox Seminary Manuscript Collection. Monk Nifont (Ershov). Vospominaniia. Box 8 Fol. 2.
2. Тамъ же.
3. Тамъ же.

Андрей Любимовъ, публикація и примѣчанія

Продолженіе слѣдуетъ