ИЗЪ ВОСПОМИНАНӀЙ НАСЕЛЬНИКА СВЯТО-ТРОИЦКАГО МОНАСТЫРЯ ВЪ ДЖОРДАНВИЛЛѢ МОНАХА НИФОНТА (ЕРШОВА)

Продолженіе

Часть V

Въ связи съ началомъ войны съ Японіей молодой офицеръ Николай Ершовъ получилъ приказъ о мобилизаціи въ маѣ 1904 года въ составѣ сапернаго батальона. Объ этомъ событіи онъ сообщаетъ: «Тяжелое прощаніе было съ матерью. Нетрудно понять ее душевное состояніе: одинъ сынъ въ госпиталѣ, другой ѣдетъ на войну»¹.

Далѣе Николай продолжаетъ: «Въ ясный день поѣздъ нашъ (первый эшелонъ) пересѣкъ Днѣпръ по жел[ѣзно]-дорожному мосту, и мы на низкомъ черниговскимъ берегу. Сегодня въ послѣдній разъ окинулъ я взоромъ великолѣпную панораму высокаго Кіева, перекрестился на Лавру, на Выдубицкій монастырь <…>²

Путь къ театру военныхъ дѣйствій былъ дальній: черезъ Иркутскъ, на паромѣ черезъ озеро Байкалъ, Забайкальскую область, Читу, китайскому границу…

Въ Китаѣ Николая ожидала радостная встрѣча: «Тамъ же на Шахѣ я встрѣтилъ своего родного брата Александра. Онъ совсѣмъ недавно былъ произведенъ въ офицеры, и пріѣхалъ въ армію добровольцемъ. Радостно было повидаться съ нимъ. Но, съ тѣхъ поръ не отступала горестная мысль: что съ нимъ будетъ? Въ пѣхотѣ, гдѣ потери въ бояхъ огромны? (Братъ на 2 года моложе меня)»³.

Вскорѣ произошла еще одна неожиданная встрѣча: «Одинъ разъ обстрѣлъ противника засталъ меня днемъ на этой полосѣ. Мѣстность совершенно ровная, укрытій никакихъ. Оставалось лечь на землю между бороздами поля и переждать.

Стрѣлять скоро кончили. Я всталъ и увидѣлъ офицера, который тоже пережидалъ, лежа на землѣ:

— А, Ершовъ, здравствуй! — Закричалъ онъ.

Такъ я обрадовался, узнавъ въ немъ Сашу Лазорина, своего земляка и товарища по Корпусу.

Здѣсь онъ былъ артиллерійскимъ офицеромъ нашихъ же частяхъ. Намъ удалось перекинуться нѣсколькими словами, надо было уходить отъ поля зрѣнія яп[он]цевъ: они стрѣляли и по одному человѣку.

Лазорина я не видѣлъ до того семь лѣтъ. Послѣ же встрѣтился съ нимъ въ Парижѣ въ 30-хъ годахъ. Это было на «Площади Согласія». Сквозь шумъ машинъ кто-то громко окликнулъ меня: «Ершовъ, Николай Павловичъ!»

Вмѣсто молодого офицера — Лазорина, стоялъ передо мной плотный человѣкъ съ усталымъ взглядомъ въ штатскомъ платьѣ»⁴.

_________________

Русско-японская война закончилась подписаніемъ мира въ американскомъ городѣ Порсмутѣ 23 августа 1905 г.: «Условія мира мы узнали гораздо позднѣе. Офицеры тяжело переживали этотъ «не-почетный» миръ. Солдатская масса была оч[ень] рада: я остался живъ и отправляюсь домой. Винтовки втыкали штыками въ землю. Это былъ символическій знакъ. Изъ Россіи приходили вѣсти о началѣ революціи, о передѣлѣ земли и т[ому] под[обное]. Солдатскія массы волновались и требовали скорѣйшей отправки на Родину, чтобы «не опоздать». Тяжело было!»⁵

ОБИТЕЛЬ ВЪ ЛАДОМӀРОВОЙ

Продолженіе

Берлинъ (январь 1945 — февр [аль] 1945)

Направляясь въ Б[ерли]нъ, мы знали, что онъ сильно пострадалъ отъ воздушныхъ бомбардировокъ.

На самомъ дѣлѣ оказалось хуже: городъ былъ разрушенъ и сожженъ. Многія улицы были завалены высокими горами камня съ обѣихъ сторонъ, такъ что лишь посрединѣ оставался узкій извилистый проходъ. Уже не было сплошной стѣны построекъ, линія домовъ прерывалась частыми интервалами. Не видно было обычныхъ средствъ сообщенія. Кое гдѣ обыватели тянулись пѣшкомъ, везя вещи на телѣжкахъ. Печальныя, зловѣщія картины при яркомъ солнцѣ приближающейся весны. Повторялись частые налеты противника съ дальнѣйшимъ разрушеніемъ и пожарами.

Не было приготовленнаго помѣщенія для нашего прибывшаго братства. Да и кто приготовлялъ бы? Насъ привели къ Русскому Каѳедральному Собору и помѣстили внутри его, въ западной сторонѣ. Со своимъ ручнымъ багажомъ (бѣднымъ и небольшимъ!) постарались мы размѣститься незамѣтно по стѣнкамъ и въ темныхъ углахъ. Спать — на полу. Кое кто нашелъ себѣ мѣсто въ подвалѣ.

Проживъ такъ нѣсколько дней, мы перешли въ городъ, на сильно разрушенную и заваленную улицу. «Нашъ» домъ, о трехъ (или четырехъ) этажахъ, большой, пустой еще стоялъ, но былъ «на очереди»: совсѣмъ близко отъ насъ видѣлись остатки поваленныхъ строеній.

Въ нашемъ этажѣ уцелѣла кухня, и мы пользовались ею. Сами размѣстились кое какъ въ небольшихъ комнатахъ около кухни.

Болѣе просторныя комнаты являли «мерзость запустѣнія»: сквозь крышу и потолки лилась внутрь вода отъ дождя и тающаго снѣга. На полу стояли большія лужи, черезъ нихъ пришлось положить доски, чтобы не промачивать ноги.

Мы постоянно посѣщали свой храмъ, который былъ довольно далеко отъ нашего жилища. Весь районъ вокругъ храма былъ разрушенъ бомбардировками и пожарами. Храмъ стоялъ нетронутымъ.

Послѣ вечерней службы обыкновенно служился акаѳистъ преп[одобному] Серафиму Саровскому

Составился отличный хоръ изъ голосовъ женскихъ (около 20-ти) и мужскихъ (3-4 челов[ѣка]).

Особенность была та, что весь акаѳистъ пѣли. Красивый и умилительный былъ этотъ напѣвъ! Его сохранило Братство и на послѣдующее время.

Постоянно грозившая опасность на улицахъ, дома и въ самомъ храмѣ, создавала высокое молитвенное настроеніе. Вспомнились древніе катакомбы…

На литургіи храмъ былъ полонъ молящихся. Обычно много причастниковъ.

Приносили крестить младенцевъ. Таинство совершали передъ службой сразу надъ 10-12-ю младенцами.

По воскресеніямъ, на утреннюю службу, являлось много народу. Это были хохлы и хохлушки, вывезенныя нѣмцами насильно изъ Россіи въ Германію для принудительныхъ работъ. Нѣмцы называли ихъ «Ost-arbeiter». Умилительно и жалко было смотрѣть на этихъ молодыхъ «дивчинъ».

Для праздника они надѣвали свой чистый украинскій костюмъ, который имъ удалось сохранить вмѣстѣ съ традиціонными украшеніями, бусами и проч. Они горько жаловались, что ихъ оторвали отъ Родины, отъ матерей, отцовъ, сестеръ… Наряду съ этимъ почти не было жалобъ на ихъ теперешнее тяжкое положеніе, скудное питаніе, работу.

Слышались отъ нихъ и такія «новости»:

— На этой недѣлѣ одну изъ насъ убило, а другую ранило, пулями, съ воздуха. Налетѣли машины, мы-то разбѣжались по норамъ, а они не успѣли…

Изъ Братиславы удалось намъ вывезти нѣкоторое количество съѣстныхъ припасовъ. Это было: мука, сухари, сахаръ, сало… Этими цѣнностями мы пользовались понемногу во дни берлинской скудности. Продукты мы держали въ дальней части города, менѣе подверженной пораженію, въ сараѣ какой-то частной усадьбы. По мѣрѣ надобности ходилъ я туда съ телѣжкой. Это было довольно далеко. Иногда въ пути заставала меня воздушная тревога. Я прятался въ какой-нибудь подъѣздъ, или «безопасный» уголъ и продолжалъ путь послѣ «отбоя».

Я видѣлъ иногда нѣмецкія воинскія части на вокзалѣ, или около него. Это была пѣхота изъ глубокихъ резервовъ. Ее перевозили куда-то. Да, это были войска, совсѣмъ не похожіе на тѣ, что проходили въ началѣ войны черезъ Ладомірову на Карпатахъ (6-я армія). Тогда шли въ наступленіе одушевленные уже одержанными побѣдами, и тѣснили противника. Теперь эта пѣхота проходила черезъ разбитый, жалкій Берлинъ, краснорѣчивый свидѣтель успѣховъ врага. Всѣ знали и чувствовали, что «Furer» перегнулъ палку, что война идетъ самотекомъ къ катастрофѣ.

Эти резервы были не одушевлены, а подавлены духомъ, по выраженію Наполеона «cheir a canon» (пушечное мясо).

Въ срединѣ зимы 1945 года Братство наше покинуло совсѣмъ разбитый районъ города и перешло въ другую его часть, въ центръ.

Мы поселились въ большомъ многоэтажномъ домѣ, который, видимо, былъ проходнымъ этапомъ для разныхъ людей, проѣзжающихъ черезъ Берлинъ. Въ большинствѣ это были солдаты. Домъ всегда былъ полонъ людьми, двигающимися, моющимися въ туалетахъ, утоляющихъ голодъ изъ своихъ запасовъ, или спящихъ мертвымъ сномъ послѣ измучавшей ихъ дороги. Въ комнатахъ днемъ и ночью не прекращался топотъ, говоръ, шумъ.

Нерѣдко производились воздушныя тревоги. Днемъ или ночью раздавалась команда-приказаніе: «Aus! Aus!» (Hinans — вонъ!) Тотчасъ все живое должно было выбѣгать изъ дома и направляться въ убѣжище, находившееся недалеко. Я такъ и не разсмотрѣлъ, что это была за постройка. Потокъ бѣгущихъ направляли въ ней внизъ, въ подвалы и въ верхніе этажи по безконечнымъ лѣстницамъ. На площади стояли какіе-то «начальствующіе» нѣмцы, которые то и дѣло выкрикивали: «Auf! Auf!» (наверхъ). Люди усталыя, сонныя, голодныя, тащились вверхъ, подчиняясь приказанію и не вѣря, что это «убѣжище» спасетъ: внизъ надо, а не вверхъ! Черезъ нѣкоторое время — отбой, иди домой. А тамъ вторая тревога возможна въ ту же ночь…

Хорошій матеріалъ нашелъ бы здѣсь Данте для его знаменитаго произведенія «Чистилище».

ПРИМѢЧАНӀЯ

1. Holy Trinity Orthodox Seminary Archive. Holy Trinity Orthodox Seminary Manuscript Collection. Monk Nifont (Ershov). Vospominaniia. Box 8 Fol. 1.

2. Тамъ же.

3. Тамъ же.

4. Тамъ же. О Александрѣ Лазоринѣ пока не найдено болѣе подробныхъ свѣдѣній.

5. Holy Trinity Orthodox Seminary Archive. Holy Trinity Orthodox Seminary Manuscript Collection. Monk Nifont (Ershov). Vospominaniia. Box 8 Fol. 2.

Андрей Любимовъ, публикація и примѣчанія

Продолженіе слѣдуетъ

 

Дополненіе къ третьей части публикаціи «Изъ воспоминаній насельника Свято-Троицкаго монастыря монаха Нифонта (Ершова)»

Въ главѣ «Обитель въ Ладоміровой» авторомъ упоминаются слѣдующія строки: «На концѣ нашей церковной земли стоялъ небольшой частный домъ. Онъ принадлежалъ мѣстному жителю, интеллигентному человѣку, который подарилъ это свое имущество нашей обители. Домикъ былъ каменный, устроенный хорошо, хозяственно».

Удалось установить имя человѣка, который подарилъ свой домъ ладоміровскому монастырю. Имъ оказался адвокатъ Евгеній Подгаецкій. Изъ біографіи этого человѣка извѣстно, что онъ родился 24 ноября 1887 г. въ деревнѣ Остурня Прешевскаго края на сѣверѣ Словакіи. Учился въ Прешовской гимназіи и на православномъ факультетѣ Будапештскаго университета. Скончался въ Прагѣ въ 1940 году. Похороненъ у храма въ Ладоміровой 24 января 1940 г.

Редакція «Православной Руси» выражаетъ сердечную благодарность Эмиліи Кудловой (Ладомірова, Словакія) за предоставленную информацію о докторѣ права Евгеніи Подгаецкомъ, фотоснимки его дома и фото его мѣста захороненія.

Фотографіи публикуются по благословенію настоятеля храма Архангела Михаила въ Ладоміровой протоіерея Павла Качмара (protojerej Mgr. Pavol Kačmár, словац.).

Редакція