Продолжение
Часть V
В связи с началом войны с Японией молодой офицер Николай Ершов получил приказ о мобилизации в мае 1904 года в составе саперного батальона Об этом событии он сообщает: «Тяжелое прощание было с матерью. Нетрудно понять ее душевное состояние: один сын в госпитале, другой едет на войну».1
Далее Николай продолжает: «В ясный день поезд наш (первый эшелон) пересек Днепр по жел[езно]-дорожному мосту, и мы на на низком черниговском берегу. Сегодня в последний раз окинул я взором великолепную панораму высокого Киева, перекрестился на Лавру, на Выдубицкий монастырь<…>2
Путь к театру военных действий был дальний: через Иркутск, на пароме через озеро Байкал, Забайкальскую область, Читу, китайскую границу…
В Китае Николая ожидала радостная встреча: «Там же на Шахе я встретил своего родного брата Александра. Он совсем недавно был произведен в офицеры, и приехал в армию добровольцем. Радостно было повидаться с ним. Но, с тех пор не отступала горестная мысль: что с ним будет? В пехоте, где потери в боях огромны? (Брат на 2 года моложе меня).»3
Вскоре произошла еще одна неожиданная встреча: «Один раз обстрел противника застал меня днем на этой полосе. Местность совершенно ровная, укрытий никаких. Оставалось лечь на землю между бороздами поля и переждать.
Стрелять скоро кончили. Я встал и увидел офицера, который тоже пережидал, лежа на земле:
— А, Ершов, здравствуй! — Закричал он.
Так я обрадовался, узнав в нем Сашу Лазорина, своего земляка и товарища по Корпусу.
Здесь он был артиллерийским офицером наших же частях. Нам удалось перекинутьсялишь несколькими словами, надо было уходить от поля зрения яп[он]цев: они стреляли и по одному человеку.
Лазорина я не видел до того семь лет. После же встретился с ним в Париже в 30-х годах. Это было на «Площади Согласия». Сквозь шум машин кто-то громко окликнул меня: «Ершов, Николай Павлович!»
Вместо молодого офицера – Лазорина, стоял передо мной плотный человек с усталым взглядом в штатском платье».4
________________
Русско-япнская война закончилась подписанием мира в американском городе Порсмуте 23 августа 1905 г.: «Условия мира мы узнали гораздо позднее. Офицеры тчжело переживали этот «не-почетный» мир. Солдатская масса была оч[ень] рада: я остался жив и отправляюсь домой. Винтовки втыкали штыками в землю. Это был символический знак. Из России приходили вести о начале революции, о переделе земли и т[ому] под[обное]. Солдатские массы волновались и требовали скорейшей отправки на Родину, чтобы «не опоздать». Тяжело было!»5
ОБИТЕЛЬ В ЛАДОМИРОВОЙ
Продолжение
Берлин (январь 1945 – февр[аль] 1945)
Направляясь в Б[ерли]н, мы знали, что он сильно пострадал от воздушных бомбардировок.
На самом деле оказалось хуже: город был разрушен и сожжен. Многие улицы были завалены высокими горами камня с обехих сторон, так что лишь посредине оставался узкий извилистый проход. Уже не было сплошной стены построек, линия домов прерывалась частыми интервалами. Не видно было оьычных средств сообщения. Кое где обыватели тянулись пешком, везя вещи на тележках. Печальные, зловещие картины при ярком солнце приближающейся весны. Повторялись частые налеты противника с дальнейшим разрушением и пожарами.
Не было приготовленного помещения для нашего прибывшего братства, Да и кто приготовлял бы? Нас привели к Русскому Кафедральному Собору и поместили внутри его , в западной стороне. Со своим ручным багажом (бедным и небольшим!) постарались мы разместиться незаметно по стенкам и в темных углах. Спать – на полу. Кое кто нашел себе место в подвале.
Прожив так несколько дней, мы перешли в город, на сильно разрушенную и заваленную улицу. «Наш» дом, о трех (или четырех) этажах, большой, пустой еще стоял, но был «на очереди»: совсем близко от нас виднелись остатки поваленных строений.
В нашем этаже уцелела кухня, и мы пользовались ею. Сами разместились кое как в небольших комнатах около кухни.
Более просторные комнаты являли «мерзость запустения»: сквозь крышу и потолки лилась внутрь вода от дождя и тающего снега. На полу стояли большие лужи, через них пришлось положить доски, чтобы не промачивать ноги.
Мы постоянно посещали свой храм, который был довольно далеко от нашего жилища. Весь район вокруг храма был разрушен бомбардировками и пожарами. Храм стоял нетронутым.
После вечерней службы обыкновенно служился акафист преп[одобному] Cерафиму Саровскому.
Составился отличный хор из голосов женских (около 20-ти) и мужских (3-4 челов[ека]).
Особенность была та, что весь акафист пели. Красивый и умилительный был этот напев! Его сохранило Братство и на последующее время.
Постоянно грозившая опасность на улицах, дома и в самом храме, создавала высокое молитвенное настроение. Вспомнились древние катакомбы…
На литургии храм был полон молящихся. Обычно много причастников.
Приносили крестить младенцев. Таинство совершали перед службой сразу над 10 — 12-ю младенцами.
По воскресеньям, на утреннюю службу, являлось много народу. Это были хохлы и хохлушки, вывезенные немцами насильно из России в Германию для принудительных работ. Немцы называли их «Ost-arbeiter». Умилительно и жалко было смотреть на этих молодых «дивчин».
Для праздника они надевали свой чистый украинский костюм, который им удалось сохранить вместе с традиционными украшениями, бусами и проч. Они горько жаловались, что их оторвали от Родины, от матерей, отцов, сестер… . Наряду с этим почти не было жалоб на их теперешнее тяжкое положение, скудное питание, работу.
Слышались от них и такие «новости»:
— На этой неделе одну из нас убило, а другую ранило, пулями, с воздуха. Налетели машины, мы-то разбежались по норам, а они не успели…
Из Братиславы удалось нам вывезти некоторое количество съестных припасов. Это было: мука, сухари, сахар, сало… Этими ценностями мы пользовались понемногу во дни берлинской скудности. Продукты мы держали в дальней части города, менее подверженной поражению, в сарае какой-то частной усадьбы. По мере надобности ходил я туда с тележкой. Это было довольно далеко. Иногда в пути заставала меня воздушная тревога. Я прятался в какой-нибудь подъезд, или «безопасный» угол и продолжал путь после «отбоя».
Я видел иногда немецкие воинские части на вокзале, или около него. Это была пехота из глубоких резервов. Ее перевозили куда-то. Да, это были войска, совсем не похожие на те, что проходили в начале войны через Ладомирову на Карпатах (6-я армия). Тогда шли в наступление одушевленные уже одержанными победами, и теснили противника. Теперь эта пехота проходила через разбитый, жалкий Берлин, красноречивый свидетель успехов врага. Все знали и чуствовали, что «Furer» перегнул палку, что война идет самотеком к катастрофе.
Эти резервы были не одушевлены, а подавлены духом, по выражению Наполеона «cheir a canon» (пушечное мясо).
В средине зимы 1945 года Братство наше покинуло совсем разбитый район города и перешло в другую его часть, в центр.
Мы поселились в большом многоэтажном доме, который, видимо, был проходным этапом для разных людей, проезжающих через Берлин. В большинстве это были солдаты. Дом всегда был полон людьми, двигающимися, моющимися в туалетах, утоляющих голод из своих запасов, или спящих мертвым сном после измучавшей их дороги. В комнатах днем и ночью не прекращался топот, говор, шум. Нередко производились воздушные тревоги. Днем или ночью раздавалась команда-приказание: «Aus! Aus!» (Hinans – вон!) Тотчас все живое должно было выбегать из дома и направляться в убежище, находившееся недалеко. Я так и не рассмотрел, что это была за постройка. Поток бегущих направляли в ней вниз, в подвалы и в верхние этажи по бесконечным лестницам. На площади стояли какие-то «начальствующие» немцы, которые то и дело выкрикивали: «Auf! Auf!» (наверх). Люди усталые, сонные, голодные, тащились вверх, подчиняясь приказанию и не веря, что это «убежище» спасет: вниз надо, а не вверх! Через некоторое время – отбой, иди домой. А там вторая тревога возможна в ту же ночь…
Хороший материал нашел бы здесь Данте для его знаменитого произведения «Чистилище».
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Holy Trinity Orthodox Seminary Archive. Holy Trinity Orthodox Seminary Manuscript Collection. Monk Nifont (Ershov). Vospominaniia. Box 8 Fol. 1.
2. Там же.
3. Там же.
4. Там же. О Александре Лазорине пока не найдено более подробных сведений
5. 1. Holy Trinity Orthodox Seminary Archive. Holy Trinity Orthodox Seminary Manuscript Collection. Monk Nifont (Ershov). Vospominaniia. Box 8 Fol. 2.
Андрей Любимов, публикация и примечания
Продолжение следует
Дополнение к третьей части публикации «Из воспоминаний насельника Свято-Троицкого монастыря монаха Нифонта (Ершова)»
В главе «Обитель в Ладомировой» автором упоминаются следующие строки: «На конце нашей церковной земли стоял небольшой частный дом. Он принадлежал местному жителю, интеллигентному человеку, который подарил это свое имущество нашей обители. Домик был каменный, устроенный хорошо, хозяственно».
Удалось установить имя человека, который подарил свой дом ладомировскому монастырю. Им оказался адвокат Евгений Подгаецкий. Из биографии этого человека известно, что он родился 24 ноября 1887 г. в деревне Остурня Прешевского края на севере Словакии. Учился в Прешовской гимназии и на православном факультете Будапештского университета. Скончался в Праге в 1940 году. Похоронен у храма в Ладомировой 24 января 1940 г.
Редакция «Православной Руси» выражает сердечную благодарность Эмилии Кудловой (Ладомирова, Словакия) за предоставленную информацию о докторе права Евгении Подгаецком, фотоснимки его дома и фото его места захоронения.
Фотографии публикуются по благословению настоятеля храма Архангела Михаила в Ладомировой протоиерея Павла Качмара (protojerej Mgr. Pavol Kačmár, словац.).
Редакция
Больше на Православная Русь
Подпишитесь, чтобы получать последние записи по электронной почте.